Ekstaza miłości. Asceza w  teorii i  praktyce życiowej Jelizawiety Skobcowej Matki Marii, 1891–1945

Abstrakt

The ecstasy of love. Asceticism in Elizaveta Skobtsova’s theory and practice of life Mother Maria, 1891–1945

The purpose of the present essay is to analyse Elizaveta Skobtsova’s view on asceticism. She believes that the future of Christianity will depend on the Christians’ ability to reborn asceticism as “liturgy in the temple” based on unconditional love of our neighbour “which depicts the entire image of Christ in man.” Skobtsova believes that “face will be fiery and Christian deeds white. Tension will be incinerating and earned mercy will be winged.” We assume that, especially in her convent live, Skobtsova practised this kind of ascetic life, which in turn helped her to reach the highest level of moral perfection. A  good example is the  case which took place in the concentration camp in Ravensbrück. Skobtsova was hit by a  female SS guard in the face with a  belt as she was talking to a  Russian girl. At that moment Mother Maria maintained absolute calm and did not even feel any animosity towards her executor.



Экстаз любви. Аскетизм в теориии жизненной практике Елизаветы Скобцовой монахини Марии, 1891–1945

В настоящей работе мы рассматриваем взгляды Елизаветы Скобцовой на вопросы аскетизма. Она убеждена, что будущее христианства зависит от того, возродится ли в жизни христиан аскетизм как „внехрамовая литургия”, в основе которой будет лежать деятельная, „отдающая весь образ Христа в нас” любовь к ближнему. Она утверждает, что „Лик будет огненным и христианское делание белым. Напряжение будет испепеляющим и стяжаемая благодать окрыляющей”. По нашему предположению, она сама, особенно в период монашеской жизни, воплощала этот же тип аскетизма, достигая высочайшего уровня нравственного совершенства. Убедительно показал это приведенный нами случай из ее пребывания в концлагере Равенсбрюк. Однажды на перекличке, за разговор с русской девушкой, ее по лицу ремнем стала бить эсесманка. В тот момент монахиня Мария сохранила абсолютное спокойствие и даже тогда не чувствовала к своему палачу никакой вражды.